Сириец из Воронежа: я не поддерживаю Башара Асада, но ИГИЛ – еще хуже

Уже 7 лет он живет в России, а родина его – по-прежнему Сирия. Омар Альхаяс рассказал проекту журнала «Глаза» #неместные о том, как его за отсутствие секса бросила девушка, почему у него нет друзей-воронежцев, за что он отсидел в тюрьме два месяца и о преследовании сирийскими властями его отца…

— Почему ты уехал из Сирии?

— У меня отец – стоматолог. Я тоже хотел стать стоматологом. Для поступления в медакадемию нужно набрать очень много баллов – из 100 минимум 97. Я не набрал. А для семьи, если ты не поступил – стыдобище. Сижу, грущу – думаю, блин, это что, мне теперь инженером становиться? Я ж математику терпеть не могу. Тут ко мне приходят и говорят: ты поедешь в Россию.

 — Это что, наказание такое у вас?

— Да. Не набрал баллов – вали в Россию. Мне было 16 лет, и никакого представления об этой стране у меня не было. Кроме того, что девушки у вас красивые. Я ничего не знал. Думал, ва, класс, свобода. Для меня это было больше путешествием. Да еще и с другом уехал.

 — Почему именно Россия? Не другая страна?

— Сюда попасть легче. У нас в семье есть русские люди, наполовину конечно, но все же. И мне очень повезло – дядя живет в Краснодаре. Именно поэтому изначально я уехал в Краснодар. Мне было к кому ехать, я жил в семье. Это ведь гораздо лучше, чем одному.

 — А в Краснодаре ты чем занимался?

— Год учился русскому языку, на подфаке. Изучал историю Кубанского края, биологию, математику… весь набор. Самые лучшие времена в России для меня – это подфак. Все такое новое и интересное было. Я постоянно был занят, даже о семье забывал.

 — Ты прилетаешь в Россию. Что изменилось?

— Я когда вышел из аэропорта, обалдел: цвет мира поменялся. Здесь мир более холодных тонов, у нас страна-то теплая, яркая. Краснодар – это практически лес. Очень много деревьев, большой город. Попали с другом в общежитие, а ведь никогда так не жили. А общежитие это что – это девчонки!

В итоге 4 дня из комнаты не выходили, стеснялись. А потом вышли, зашли в пиццерию, а там парень с девушкой целуются. Ай! Целоваться – как? Для нас это слишком дерзко, серьезно. Мне 16 лет, а я впервые это вживую вижу, вот настолько нам это непривычно. Тыкали друг друга: посмотри! Для меня это было примером нереальной свободы.

— Как обстояло дело с языком?

— У нас была очень хорошая учительница. Благодаря ей и своему желанию я научился говорить, писать… Разговаривать стал где-то через три месяца. Ну, как разговаривать, ты знаешь пять слов, и все темы в мире ты обсуждаешь с их помощью. А что делать? 80% успеха – это твой язык.

 — Сколько времени у тебя ушло на то, чтобы выучить русский?

— Я до сих пор его учу, и всю жизнь буду учить.

— А что с девушками?

-Ну, как сказать. Девушка с нами жила в общежитии. Ходила, намекала, смотрела на меня. А для меня это наглость. Что делать, если подойдет и скажет: «Ты мне нравишься»?! В Сирии только парни могут за девочками бегать, ухаживать.

А тут – я вроде чувствую, что мне нравится, и что я ей нравлюсь, но что делать-то? Все общежитие помогало мне смс-ки писать: переводили с арабского на английский, с английского на русский, и за полчаса я мог написать одну строчку.

Начали встречаться. А любовь по-арабски – она без секса. Ты вообще не должен думать о сексе, если любишь человека. Можно сказать, что ты партнера таким образом загрязняешь, что ли.

Ну и конечно, если уж ты переспал с девушкой, надо на ней жениться. Иначе потом никто не женится. В Сирии девушка даже дотронуться до меня толком не может. Положи руку.

(Омар кладет руку поверх моей)

— Если я вот так сделаю, это «Воу!». Они чуть в обморок не падают, серьезно.

 — А для меня ничего такого.

— Для меня уже тоже.

Девушка из общежития бросила меня, потому что секса не было. Я-то думал по-другому, я не хотел вести себя как животное.

— Не пожалел, что от принципов не отступил?

— Конечно, как мужчина, как самец, я жалею. Но с другой стороны – так нужно поступать. Я по-другому не понимаю.

 — Оставим девушку в покое. Как ты попал в Воронеж?

— После Краснодара поехал учиться в Тверь. 2011-й, я уехал домой на новый год и не смог вернуться: началась революция. Я же должен был в армии служить, да и к тому же проблемы были. Меня из страны не выпускали. И остался в Сирии на два года. Должен был в 2014-м закончить академию, а вот до сих пор учусь.

Хотел сначала в Тверь вернуться, но для них это было странно: я ведь закончил первый семестр, а второй вообще не ходил. И я не смог объяснить, что не просто прогуливал, что в моей стране идет война. Поэтому переехал в Воронеж, стал учиться в ВГМУ.

 — Краснодар и Воронеж – разные города?

— Совсем разные. Люди здесь другие. Более злые, неоткрытые, неискренние. Если по-местному, жлобы. Жлобград, мне одна бабушка так сказала… Например, спрашиваешь человека: где находится то-то? Либо ничего не скажут, либо неправильно скажут. Как будто им жалко помогать. Хорошие люди везде есть, но большинство здесь именно такие.

Я не смог завести друзей-воронежцев, только с иностранцами общаюсь

Это вообще как? В Твери полным-полно друзей русских было, и до сих пор мы общаемся. Я долго думал, почему так? И придумал. Давным-давно, в Воронеже было голодно. Потом здесь появились деньги. Люди сначала не поверили, были в шоке, и так и до сих пор не научились пользоваться финансами.

Впрочем, я знаю, что если уеду, буду скучать.

— С местными сирийцами ты дружишь?

— Мы общаемся, но не слишком близко: каждый сам по себе. Национальные праздники не отмечаем, встречаемся редко.

 — На родину возвращаться не планируешь?

— Если б ты меня спросила два года назад, я бы ответил: закончу универ, поступлю в ординатуру, буду работать у отца в частной клинике. А сейчас как? Там же война, ИГИЛ (террористическая организация,запрещенная в России). Если даже все это прекратится, там уже люди другие. Половина моих уже в России.

 — А родители?

— Родители еще там. Отец не хочет уезжать. Он считает, что если уедет – значит, трус. Он не только стоматолог, он еще и писатель. И ему и государство мешает, и ИГИЛ . Но он совершенно не хочет уезжать: слишком принципиальный.

 — Ты против госрежима?

— Да. Как началось у нас всё это, молодежь просто ходила и орала: «Свободу!». Мы решили пойти дальше. Мы сделали электронный журнал — Derzor Press News. У нас была хорошая камера, мы снимали происходящее и выкладывали в интернет. Никто не знает, но у нас же нет международных медиа в Сирии. Только свои. Так вот, другие каналы брали наши видео, вставляли в сюжеты. Пока нас не выдали, все было в порядке. Но нашелся какой-то обормот, и нас арестовали.

 — Как же так вышло?

— Работали через третьих лиц, никто никого не знал. Начались проблемы с интернетом, а потом кого-то поймали, одного, второго, и до нас дошло.

 — Ты находился за решеткой?

— Да, я просидел там два месяца. Включил дурачка, мол, я студент, ничего не знал, и отпустили. Не мог из страны выехать, и потерял два года.

— Как ты относишься к Башару Асаду?

— Я ненавижу этого человека. Он трус, он диктатор, он не сириец. Убил столько людей. Мой отец сейчас арестован. Писал, то, что думал, в том числе и против режима. Как-то пришло ему письмо: мол, заканчивай, а то худо будет. И я даже рад, что арестовали его сторонники режима. ИГИЛ бы не стал разговаривать: пушку к голове – и всё. ИГИЛовцы думают, что они – боги. Кто же будет спорить с богом?

Из-за этого моя семья переехала в Дамаск, там поспокойней. А отец уже три года как политически осужденный. Его не судят, но и он не прекращает писать свои тексты. Я знаю, что он живой, что его не мучают, но мы не можем ни увидеться, ни как-то пообщаться.

 — А откуда же ты знаешь, что он живой?

— Кого-то отпускают, кого мы знаем, и они сообщают: папа живой, все хорошо.

— Кого ты поддерживаешь в этой войне?

— Я за Свободную армию. Они хотя бы не собираются убивать друг друга. Игиловцы для меня – террористы, за которых непонятно кто платит. Они много делают для режима, но не для оппозиции.

 — В оппозиции есть такой лидер, который мог бы стать президентом?

— Нет, в этом-то и наша проблема. Народного лидера у нас нет.

 — Сейчас ты следишь за ситуацией в стране?

— Да, конечно. Россия воюет.

 — Как ты к этому относишься?

— Мне это непонятно. С одной стороны, у Сирии с России хорошие культурные связи, всегда мы поддерживали друг друга, не хочется это потерять. А сейчас… этот Башар и его режим, кто он такой? Он же ничего не делает. Я думаю, что Россия выгонит его, как только найдется лидер.

Но с другой стороны, я рад, что они воют против ИГИЛ. А если наш президент уйдет – кто будет на его месте? Мы очень боимся: а что, если придут исламисты? Сирия – достаточно открытая страна. Хочешь – ходи в парандже, хочешь – носи рваные джинсы. Это мне нравится, но ведь понятно же, что с исламистами мы станем совсем другой страной.

К русским стали хуже относиться. Немногие понимают, что власть отличается от народа.

 — Ты сам не хочешь пойти воевать?

— Воевать? Нет. Это не мое дело. Я не люблю оружие, агрессивность не люблю. Я только хочу, чтобы в Сирии все было хорошо. Война – это плохой вариант.

Текст и фото: Александра Ганина

Читайте также Что думает о Воронеже и российской действительности китайский студент, проживший в нашей стране 6 лет.

Париж – наш! Воронежцы рассказывают о любви к «городу любви»

Русская парижанка: среди моих друзей никто не читает Шарли