Рассказ декана факультета журналистики ВГУ Владимира Тулупова «Гламур зовёт…»

Рубрика Лит-ра знакомит воронежцев с творчеством земляков в прозе.

Член Союза писателей России Владимир Васильевич Тулупов в рубрике Лит-ра появился неожиданно. После призыва нашей редакции в соцсетях откликнулся в частном порядке и предложил свой рассказ…

«Гламур зовёт…»

Виктор Васильевич Радаев проснулся раньше обычного – какая-то неясная тревога подняла его. Да… Это всё от навязчивого сна – почти как у старика Хворобьева, с повторяющимся мотивом. Будто Виктор Васильевич потерялся в чужом городе, куда-то подевались билеты, вещи, и буквально всё против его возвращения домой: то стремительно приближающаяся волна – вот-вот накроет его с головой, то лабиринты огромного здания, из которого ему никак не выбраться… А главное – чувство вины. Перед давно ушедшей из жизни матерью, которая незримо всегда присутствует в этом сне. И вообще…

Из приоткрытого позади кровати окна сквозило, надо бы закрыть: ведь и сам взмок, и на подушку с одеялом – как роса пала… В общем, пора подниматься. Но сначала – упражнения из комплекса «Крокодил», без которых уже несколько лет Виктор Васильевич не начинает дня: колени сразу же почувствовали приятную нагрузку, как и шейные позвонки, но прежде всего – поясница… Недавно, проходя МРТ закрытого типа, он, чтобы отвлечься, нет, не от страха, но от неприятного ощущения замкнутого пространства в узкой трубе, стал про себя сочинять что-то вроде «медицинских страданий»: ортопедический матрас, ему подобная подушка, ах, как я поздно встретил вас – скелета друга и подружку…

Спустив ноги на пол, Виктор Васильевич достал с книжной полки коробок, высыпал из него спички, и по одной – нагибаясь и разгибаясь – собрал их все обратно (об этом нехитром, но полезном упражнении он узнал из рассказа знаменитого артиста Пуговкина, сохранявшего «бодрость духа и грацию» до самых последних дней жизни). Ну и, наконец, недавнее приобретение – велотренажёр, который можно крутить под «Новости» телеканалов – не так скучно и засеченное время видно.

Перед тем как принять душ, Виктор Васильевич набрал воды в чайник со свистком (тоже недавно приобрёл на рынке, а то, бывало, зачитается, и вся вода выкипит…), поставил его на электроплиту. Бритьё всегда доставляло ему удовольствие – нанесешь на подбородок пены «Нивея», и точными движениями, как профессиональный цирюльник, проводишь бритвой вверх и вниз, а потом, после умывания, освежаешь себя туалетной водой «Хуго босс», которую коллеги регулярно дарят в день рождения. Два бутерброда, чай с долькой лимона – вот и весь завтрак пожилого журналиста, собирающегося на службу.

До Дома печати три остановки на троллейбусе, но Виктор Васильевич старается добираться до работы пешком: какая-никакая тренировка, да и с мыслями можно собраться. Он вообще любит приходить раньше всех, поздороваться с вахтёром, обменявшись репликами типа «Обещают жару, но у вас здесь прохладно…» – «Да всё равно душно…» – «А вы дверь не закрывайте, кирпичик вставьте» – «Мы так и делаем, как только начинает припекать». Открыв окно, запустив компьютер и включив кулер, хозяин кабинета начинает колдовать с кофе – одну чашечку (но каждый день!) он себе позволяет. Да что там позволяет – организм уже требует: ну-ка налейте мне чёрненького, горяченького, а то не заведусь!

Вдруг ему на глаза попадается конверт, заложенный между папками, которыми загружен рабочий стол, так, чтобы его хозяин не мог его не заметить. Видимо, кто-то вчера вечером его принёс уже после ухода Виктора Васильевича со службы – кабинет-то был открыт, оставался работать его молодой коллега Георгий Дубинец. Да-да, тот самый студент Жора, который, кажется, ещё вчера проходил студенческую практику в «радаевском штабе» – так в редакции уважительно называли отдел социальных проблем, возглавляемый Виктором Васильевичем. Тот самый Жора, который вроде бы не так давно стоял рядом, старательно кивал, соглашаясь с редакторской правкой Вэвэ, а затем послушно отправлялся переделывать заметку… Неужели прошло десять лет, и уже за его плечами университет, позади подёнщина в интернет-изданиях, возникавших, как грибы после дождя, и бесследно исчезавших самое большее после двух-трёх лет функционирования в «лихие девяностые»?

В штат «Вечернего курьера» Георгия Дубинца зачислили в том числе по рекомендации Виктора Васильевича, хотя кое-кто из журналистов, прознавших про неуживчивость молодого дарования, активно не советовали главреду торопиться. Радаев тоже что-то слышал о непростом характере бывшего практиканта, перебравшем редакции чуть ли не всех направлений – от «православных» до «прозападных». Ну так что же, убеждал он коллег, человек искал себя, пробовал, взрослел… В общем, теперь они сидели в одном кабинете и как будто заново знакомились.

Он вскрыл конверт, достал листок, на котором был напечатан текст, начинавшийся с обращения «Дорогой сосед!». Пробежав глазами первые абзацы, Виктор Васильевич лихорадочно стал их перечитывать, медленно осознавая, что это письмо от Жоры, который действительно не так давно стал его соседом по кабинету: «Знаю: ты безмерно удивишься, получив от меня это послание (не посчитай такое обращение за грубость, но ведь ты сам предложил не «выкать» – мол, так у газетчиков не принято). Итак, шесть месяцев прошло с тех пор, как мы делим с тобой редакционную комнату на третьем этаже нашего Дома печали, полгода я умиленно внимаю твоим монологам. И как не внимать легенде региональной журналистики: ты видел если не Ленина, то Сталина точно (впрочем, в гробу). Я не сильно удивлюсь, если узнаю, что ты летал с Гагариным (страхующим), ходил с Хейердалом (юнгой), держал на мушке бен Ладена (пусть и на мониторе). Я же – человек неприметный, даже Ельцина толком не разглядел (впрочем, особо и не разглядывал)».

Виктор Васильевич сел в кресло, переводя дыхание: чего это он надумал? Письмо какое-то… Зачем, для чего? Мы же каждый день видимся… И тон какой-то разухабистый… А, вот ниже – о причине: «Ты –  прирожденный оратор, организатор и пропагандист. Я же – обычный бумагомаратель. Поэтому, не имея возможности вставить и междометия в твой непревзойденный монолог, я решил изъясниться эпистолярно.

Итак: солнце светило над Большой дворянской и ничто не предвещало бури, как ты вскинулся со своего кресла, скакнул ко мне и… (уверен, во всех боеприпасах Курской дуги содержалось меньше тротила и децибелов, чем в твоей праведной ярости):

— Невероятно! Просто невероятно! Ты читал?! Ты! Это! Читал?! Социологи! Провели! Опрос! (Будто социологи проводят шествия или митинги – подумал я невежливо.) И! Восемь процентов! Ты представляешь?! Только! Восемь! Процентов! В стране! Доверяют! Журналистам! Боже, до чего мы докатились! О темпора, о морес! Доколе! Однако! Ну и ну!

Никаких талантов не хватит воспроизвести адекватно твой громокипящий сардонический монолог – его надо было слышать. Тем не менее я верю: ты хотел бы знать и мое мнение на сей счет, но не успел, перекипел, устал и сник, ушел в буфет в печали».

Да, припомнил Виктор Васильевич, я действительно возбудился и почти бросился к нему, взывая к согласию и искренне думая, что он – теперь собрат – тоже переживает о судьбе нашей профессии. Радаев дрожащими руками теребил листок, лихорадочно переворачивая его, словно ища в письме опровержение написанному выше, но нет… «Дорогой сосед! Что такое эти восемь процентов? Так ли они безнадежно малы? Лично я уверен в обратном. Вспомни, какой процент доверия журналистам наблюдался в годы твоего журналистского расцвета? Не восемь – минус восемь. А вернее – минус все сто. Мнимые единицы царствовали в прекрасную пору самого развитого из социализмов.

Разве, читая передовицу в газете «Правда» или в своём родном «Светлом пути» о непреклонном росте народного благосостояния, ты не понимал всё с точностью до наоборот? Не ухмылялся втуне пассажам о «закромах родины» и «битвах за урожай»? Разве не листал ты (и остальные обитатели одной шестой части суши) газеты, начиная с последней, юмористической, страницы, ею же и заканчивая? Разве не милее было тебе строчить очерки о тайге и её косолапых обитателях, которых не только социологи, но и зоологи за людей-то не считают? Так что восемь процентов (а с погрешностью и все десять) – это достойно! Согласись, и покончим с цифрами».

«Неужели он прав? Неужели все они так думают о нас? И неужели те времена, когда всё только начиналось, вспоминаются нам светлыми и радостными лишь потому, что мы были молоды, веселы и глупы? Да, мы всё время смеялись, иронизировали, подтрунивали друг над другом. А ведь работа была не сказать, чтобы лёгкой». Виктор Васильевич много лет отдал секретариату, а выпуск – кто понимает – это серьёзно. Тот же генсек любил выступать с многочасовыми речами, и нередко газету приходилось подписывать в свет глубокой ночью, а то и утром. Соседи ждали от «СП» шпек, чтобы поставить его в шаблон со своей титульной частью, колонтитулами и выходными сведениями, и только после того, как дежурный давал отмашку «В печать!», издательская машина развозила всех журналистов и выпускающих по домам…

Ему вдруг страшно захотелось курить, хотя он давно уже отказался от этой вредной привычки. Кстати, смешно с этим получилось. Когда началась антитабачная кампания, главред созвал всех творческих работников и объявил: «С понедельника курить в кабинетах запрещается – только в курилке. И только два-три раза за рабочий день. Нарушителей будем штрафовать. А ответственным за эту кампанию назначаю Радаева». Честно говоря, Виктор Васильевич и сам давно хотел завязывать – утром не откашляешься, и главное, курильщиков стали гонять: куда не придёшь, везде запреты – в снег, в дождь иди дымить на улицу… Он даже договорился с секретаршей – заядлой курильщицей, что по его приезде из командировки они пойдут на приём к её знакомому врачу, который так закодирует, что сам будешь обходить табачные киоски стороной. И Виктор Васильевич честно промучился целых два дня, не взяв в рот ни одной сигареты, но когда уже подъезжал к дому, зазвонил сотовый: секретарша извинялась, что не сдержалась и закурила, так что пусть Радаев идёт на приём один, врач уже предупреждён. Виктор Васильевич подумал-подумал и махнул рукой: никуда он не пойдёт, не умер же за два дня – терпеть можно. И вот результат – некурящий да ещё и непьющий ветеран журналистики! Последнее даже вызывает кое у кого подозрения, но Виктор Васильевич научился отшучиваться, мол, свою цистерну он уже выпил.

Строки Дубинца не то чтобы задели, – журналисту Радаеву не раз приходилось отвечать на вопрос: «Разве можно было в ваше подцензурное время выпускать интересную газету?», но заставили в который раз об этом задуматься ещё и потому, что оскорблял и стиль письма, и упрёки в конформизме. Но ведь их «Светлый путь», переживший почти за сто лет своей истории разные, в том числе трагические времена, был реально любим и уважаем читателями: двести тысяч тиража это вам не фунт изюма, как и сотни писем, приносимые ежедневно почтальонами в мешках. Конечно, скажут, тогда не было интернета, а значит, и конкуренции – в областном центре было всего три большеформатных издания – партийная, комсомольская и вечерняя газеты, плюс редакции областного телевидения и радио, а потому в них, естественно, собирались лучшие работники пера и микрофона. Но времена, как сказал поэт, не выбирают, в них живут и умирают: сегодня одни трудности, вчера были другие, а тот факт, что уровень профессионализма в журналистике резко снизился, оспорить трудно.

И ещё, думал Виктор Васильевич, как бы это пафосно ни звучало, но и он сам, и все, кто мечтал связать свою судьбу с работой корреспондента, рассматривали свою миссию как общественную. «Служить народу!» – эти высокопарные слова не произносились, но однозначно подразумевались. Да, первые страницы «СП» отдавались под пропагандистские публикации, но даже их журналисты старались сделать читабельными. Помнится, на одной из планерок именно он предложил отказаться от директивных передовиц – пусть номер открывают проблемные публикации. И ведь получилось! От каждого отдела во вторниковский номер стали поступать публикации, как сказали бы теоретики, из разряда авторской публицистики.

Он продолжил читать послание: «Обратимся к фактам. Тем паче что ты вернулся посвежевшим, забыв слизнуть с губы каплю обеденного кефира.

В развитие печального тезиса о всеобщем падении журналистских нравов ты молча (о чудо!) шлешь мне на «мыло» сюжет, вычитанный в блоге одного столичного эскулапа.

После нападения на журналиста Кашина его лечащий врач в течение (sic!) получаса успел пообщаться с двумя женами и тремя любовницами пострадавшего. Причем одна из жен оказалась беременной, зато вторая рыдала в голос, убеждая врача, что первая – никакая не жена. При этом и жены, и любовницы проявляли недюжинную заботу о здоровье своего мужчины, пытаясь вызнать у врача все нанодетали, вплоть до цвета мочи и резус-фактора.

Но доктор был скуп на нано.

И вот почему.

Дело отнюдь не в моральном облике «многоженца» Кашина, а в том, что все эти женщины (или почти все) оказались репортерами московских газет и агентств. Причем подобные случаи в практике этого врача и его коллег происходят чуть не ежедневно.

Прождав положенное время, покуда я не ознакомлюсь с голой правдой о своей профессии, ты, дорогой сосед, успел перезарядить орудия – и понеслось:

— Доколе?! Однако! Это не журналистика! Это падение всех и всяческих нравов! Стыдно!

Самой же страшной из твоих инвектив был смертельный диагноз: непрофессионализм.

Отчего же?

Как раз самый что ни на есть профессионализм. Все ведь зависит от точки зрения. От того, что хочет прочесть читатель. А он теперь очень не дурак пощекотать – для лучшего сварения – свои нервишки за чужой счет. После ужина. Вместо или вместе со ста граммами виски.

Какие фаланги каких пальчиков оторвали бандиты Кашину, сколько почек у него осталось, насколько крепок медикаментозный сон? Разве не сильно ударяет?

Только не отвечай мне минометным гулом, что это журналисты делают своих читателей таковыми монстрами, ибо еще не доказано, кто, кого, чем и как делает».

Да, он посылал ему по емейлу образцы жёлтой журналистики, думая, что Жора вместе с ним посмеётся и осудит эти низкопробные писульки. Ещё можно понять тех, кто работает по принципу «Всю жизнь пью и всю жизнь с отвращением…», но здесь-то иное: «Это тебе, воспитанному в благостной эстетике эпохи развитого журнализма с «отдельными недостатками», стыдно читать про то, что пониже пояса, но повыше колен. А весь цивилизованный мир читает и начитаться не может.

Ты, сосед, утратил иллюзии только теперь, а вот, к примеру, французский классик Бальзак утратил их без малого двести лет назад. О чем честно и признался в своих «Утраченных иллюзиях». В этом романе неприглядство журналистской кухни описано на века.

С тех пор ничего не изменилось. Все те же обман, воровство, подлог –  верой и правдой служат многим нашим коллегам. Разве ж не знаешь ты, что хорошим тоном у газетчиков (в том числе и у отечественных) считается украсть (или хотя бы скопировать) важный документ со стола невнимательного чиновника? Прикинуться кем-то другим, соврать, спровоцировать, припугнуть…

Я вижу, ты приуныл? Не беда, старина, главное – здоровье. Крепкий сон, утренняя гимнастика, правильное питание. Vale».

Да, подумал Виктор Васильевич, завершив чтение, это уже – позиция, жизненный и профессиональный принцип. И морализаторство здесь не поможет, потому что так думают многие молодые. Об этом он узнал на ток-шоу, куда заслуженного журналиста Радаева пригласили и где аудиторию сразу разделили на тех, кто за «желтуху», а кто против неё. Особенно запомнился паренёк, скромно одетый и аккуратно причёсанный, по пунктам изложивший «плюсы и минусы» явления, к  которому ведущий в своём вступительном слове применил довольно резкие оценки – типа «клипизации сознания» и «дебилизации масс»…

— «Желтуха» сильно отвлекает от многих проблем, которых немало на уровне и страны, и каждого человека. Читаешь или смотришь такое, и чувствуешь себя умным и проницательным, если, конечно, журналист не совсем уж заврался. Если тебе рассказывают об ужасах, ты думаешь: слава богу, у меня всё не так плохо. Если показывают светские скандалы, то или злорадствуешь, или просто приходишь к успокаивающему тебя выводу: богатые тоже плачут… А ещё говорят, что через «глянец» организуются специальные утечки информации, чтобы посмотреть, как толпа отреагирует.

Да что там отдельные утечки, подумал тогда Виктор Васильевич, – целые информационные порталы и сайты учреждают, в которых правда, полуправда и неправда перемешиваются, как варево в огромном котле, которым круглосуточно потчуют простодушное население.

Он ещё раз перевернул листочек и увидел постскриптум, написанный от руки: «Прощай же, бывший и совсем не дорогой сосед. Ухожу я из вашего «Вчерашнего вестника» – гламур зовёт! И зелень! А ты пиши про своих медведей».

Приглашаем к сотрудничеству студентов факультета журналистики и всех, кто хочет высказываться на страницах журнала «Глаза». Пишите в любую из соцсетей нашего издания.

Подписывайтесь на телеграм-канал журнала «Глаза»