Владимир Журавль (группа «Записки неизвестного»): «Быть русским это прекрасно, но надо и дела делать»

D9NUwpOPW14

7 февраля в Воронеж приедет очень самобытная московская группа «Записки Неизвестного». Коллектив «Записок» невелик – в группе всего два человека. Специально для журнала «Глаза» мы попросили аспиранта кафедры «Культурология» факультета философии и психологии ВГУ, кандидата философских наук Андрея Коробова-Латынцева побеседовать с его давним другом Владимиром Журавлем. В итоге получился любопытный разговор о жизни и искусстве, вдохновении и политике, истории и литературе.

Владимир Журавль – автор и исполнитель песен. Денис Давыдов – автор музыки и еще один исполнитель песен. За 8 лет совместного творчества парни записали 6 студийных альбомов.

Вступительное слово от Андрея Коробова-Латынцева (аспирант кафедры Культурология факультета философии и психологии ВГУ. Предмет научных исследований: русская религиозная философия, Достоевский. На фото — слева). 

9dpPgEYb09w

«Записки неизвестного» — одна из самых самобытных на сегодняшний день  музыкальных групп. Невозможно отнести эту группу ни к одному из жанров, – это не рэп в точном смысле этого слова, это, скорее, авторская песня. Сами участники группы не слушают рэп и предпочитают ему классическую музыку. В творчестве «Записок Неизвестного» мы обнаружим и подлинный религиозный голод, и философские искания, и достоевсковский надрыв, и подлинную любовь, и гениальную боль за Россию. Всё это делает творчество ЗН не просто оригинальным на фоне прочих музыкальных групп, но это делает их, прежде всего, чрезвычайно важной частью нашей национальной рефлексии о духе времени, в котором мы живем».

Это текст я написал два года назад, когда «Записки» впервые приезжали в Воронеж. С тех пор он стал традиционной аннотацией к концертам группы и ни разу не потерял свою правдивость и актуальность.

Часть I. Злободневно-литературная

АК: Володя, рад тебя приветствовать! Давненько вы с Денисом не были в Воронеже. Много ли изменилось за эти два года? Я имею в виду, в вас самих, вы те же самые?

Владимир Журавль: Нет, мы уже не те, по крайне мере, я. Два года – чрезвычайно большой отрезок времени. Лично у меня за это время произошли серьёзные изменения, как в личной, так и в творческой жизни! На многие предметы я стал смотреть под иным градусом. Всё-таки моя третья декада подходит к концу, — и переосмысление – это нормальный процесс.

olY0t_rho0sАК: Как реагируешь на изменения вокруг? Культурные, политические, геополитические…

ВЖ: Реагирую. Очень обеспокоен происходящим. Ежедневно обсуждаем на нашей с Денисом театральной студии насущные вопросы. Но мы не производим песни на станке злободневных вопросов. Все наши переживания, так или иначе, отражаются в нашем творчестве, но мы не умеем и не хотим рифмовать ежедневность, накладывая её на бит.

А вообще, иногда хочется уйти в лес, потому что весь этот геополитическим шум страшно действует на нервы.

АК: Александр Сергеевич Пушкин написал «Клеветникам России» по конкретному геополитическому поводу – после выступления некоторых французских депутатов с призывом выступить против русской армии. Но, тем не менее, стихотворение нельзя назвать только лишь злободневным, в нем все-таки ухватывается и некая вечная ситуация. Можно ли так сказать о вашей последней песне «Земля»?

ВЖ: «Клеветникам России» — это стихи, которые имеют глубокий исторический контекст, или я бы даже сказал метафизический:

От потрясенного Кремля

До стен недвижного Китая,

Стальной щетиною сверкая,

Не встанет русская земля?..

Так высылайте ж к нам, витии,

Своих озлобленных сынов:

Есть место им в полях России,

Среди нечуждых им гробов.

Да, «Земля» где-то, чем-то пахнет тем же.

 АК: Вот и мне так показалось. Для меня очень естественно было в уме связать эту песню с событиями в Новороссии, кстати.

ВЖ: Так и есть! Она посвящена мужеству людей, которые защищают свой дом.

 АК: У вас в песнях много аллюзий на Достоевского, и вообще достоевсковских тем. Во втором вашем альбоме «Человек без времени» вы и вовсе между песнями вставили отрывки из книги Федора Михайловича «Записки из подполья». Из этого можно заключить, что Достоевский очень важен для «Записок Неизвестного». Чем он так привлек вас?

 ВЖ: Важен. Лично я становился на Достоевском и его героях. Мне всегда были близки эти пограничные состояния, в которых пребывают его герои, да и он сам. Ибо Достоевский – это совокупность созданных им персонажей. Взять хотя бы роман «Братья Карамазовы».  Если предположить, что младший брат Алёша олицетворяет собой, так сказать, духовность самого Достоевского, то Митя наделён страстями автора, что видно уже по одержимости Мити в отношении Аграфены, в которую Достоевский всё-таки вложил что-то от Сусловой. Я уж молчу про моего любимого персонажа – Ивана Карамазова, который, безусловно, является человеком сомнения, обладая при этом крепким умом и рассудительностью. Не хочу превращать разговор в разбор произведений Достоевского, скажу лишь, что Достоевский важен не только для художественной среды, но и для России вообще!

Я на днях ехал в автобусе, и внутри меня возник вопрос: «Чем отличается правда от истины?» И я экспромтом сформулировал ответ: «Дмитрий Карамазов убил отца – это правда! Смердяков убил – это истина!»

o0udjvQPAj0 (1)

 АК: Отличнейшая формулировка ведь! Однако ж я бы переправил: «Смердяков убил – правда, Иван убил – истина». Хотя и тут можно поспорить, и вместо тезиса «Иван убил» поставить «Чёрт убил», или «Все убили». Однако, и вправду не будем превращать беседу в разбор произведений!

Скажи лучше, сравнивал ли ты сам себя с каким-либо персонажем Достоевского?

ВЖ: Со многими. Во мне много от Ивана Карамазова, Раскольникова, Ставрогина, Свидригайлова, но более всего от героя «Записок из подполья», чего во мне нет, так это Мышкина.

 АК: Скажи, есть у тебя идеи «фикс», как у Достоевского? Навязчивые идеи, которыми ты болеешь, которыми горишь, страдаешь?

ВЖ: Такие идеи формируются на протяжении всей жизни! Нельзя сказать, что Достоевский всю жизнь болел одной идеей фикс, особенно если принять во внимание тот факт, что Достоевских было два, а может и больше. Достоевский до каторги – это одна история, после – другая.

У меня лично сейчас нет каких-то сформулированных идей, будь то идея народной борьбы, или идея частного спасения.

Очень хочется научиться делать своё любимое дело на ту оценку, которой, согласно требованиям к себе, можно было бы аттестовать достойно свои труды.

АК: Да, Достоевских, наверное, столько же, сколько персонажей в его текстах. И ими прямо-таки вдохновляешься! Известно, что многие русские религиозные философы вдохновлялись его персонажами. Скажи, а чем вы с Денисом вдохновляетесь на свою музыку?

ВЖ: Вдохновение приходит оттуда же, откуда оно приходит ко всем, пробующим что-то писать людям, то бишь из жизни. Всё происходящее со мной, так или иначе, входит в стихи или в прозу. Сейчас, например, я работаю над биографической повестью про детство. Увлекательная работа. Вдохновение часто, как и аппетит, приходит во время работы.

 АК: А к работе себя надобно принуждать, понимаю. Ты впервые взялся писать прозу?

ВЖ: Нет, не впервые. Брался давно, но всё были какие-то заметки путевые или размышления. Систематических прозаических текстов не писал, хотя идей и материала для этого дела – много.

Очень интересует сценарное искусство – хочу написать, и обязательно напишу, сценарий для фильма. Его, впрочем, может, никто и никогда не снимет, но в голове у меня созреет собственное кино.

Часть II. Поэтически-модная

АК: 7 февраля в Воронеже пройдет также презентация твоей книги «Движение сердца», вышедшей буквально на днях. В анонсе книги написано, что это первая твоя официальная книга. Но я помню ведь, что у тебя уже выходила книга стихов. Её не считаешь?

ВЖ: Это, как ты помнишь, был самопал, выполненный не должным образом. Да и времени сколько уже прошло. Когда человек пишет стихи, ему непременно хочется поглядеть, как его стихи выглядят в книжном формате. Это был такой опыт. Я не отрекаюсь от тех стихов, некоторые даже вошли в настоящее издание. Но всё-таки хочется видеть книгу сделанную более приемлемо.

 АК: А какие у тебя предпочтения в отношении современной поэзии, современной музыки?

D3u0IJ-dBrcВЖ: Современная поэзия чрезвычайно широка. Я недавно учился в литинституте и понял, что современная поэзия – это не та, что лежит на прилавках магазинов, пестрея обложками. Во всяком случае, это не вся современная поэзия. Я понял, что в литинституте существует огромный пласт современных поэтов, молодых, способных на открытия. Не все конечно, но таланты заметны сразу. Там же не учат писать стихи, вовсе нет. Это просто место средоточия больных писательством людей. Там и происходит самое главное, чем дышит литература, имею в виду диалог. Очень радуюсь, когда попадается что-то твёрдо сделанное.

В музыке же мои предпочтения скромны – хочется чего-то нового, чего ещё не испытывал от книг или музыки ранее. Никаких стилевых ограничений нет. Музыку слушаю очень разную, главное чтоб она меня цепляла. Я не мастак говорить про музыку профессиональным языком, так как сам к музыке не отношусь. Я не музыкант. Я вообще не понимаю музыку. Я её просто чувствую.

 АК: Ты сказал, что современна поэзия не та, что блестит на прилавках магазинов. На прилавках магазинов, как правило, красуется, например, Вера Полозкова. Как к ней относишься?

ВЖ: Никак. Но я рад, что какое-то число людей обратило внимание на человека, который считает своей профессией поэзию. Особенно приятно, что это женщина-поэт, ибо на Руси женщинам-поэтам, после Ахматовой, Цветаевой и Некрасовой, очень трудно зарекомендовать себя. Про Веру много не скажу, хотя читал достаточное количество её текстов. Это совсем не моё. Многие пробуют быть Бродскими, но зачем?

АК: Ну, призрак Бродского – это такой бренд… или тренд… или как-то так. Я тоже удивлялся, отчего так моден нынче именно Бродский! Не Мандельштам, не Гумилев…

ВЖ: Потому что та нация, к которой принадлежал Бродский, в отличие от нас, очень твёрдо занимаются своей культурой и широко продвигает её. У нас этого нет. У нас каждый  сам собой занят. А они не упускают свои имена. И этому нам надо у них учиться. У нас мало кто знает того же Николая Рубцова, который писал в то же время, что и Бродский, правда, Рубцов намного интереснее и талантливее. Но кому он нужен? Я уже молчу про Горбовского, Кедрина, Винокурова, Куняева и многих других, о которых и не слышали вовсе.

АК: Да, к сожалению, это так. Моду определяет не столько ценность того, что модно, сколько те усилия, которые были потрачены, чтобы это нечто стало модным… Нам здесь и вправду есть чему поучиться.

По песне «Земля», о которой мы уже немного говорили, очень хорошо видно неоднозначное отношение к России как духовному пространству, как стране. Тот, кто давно знаком с вашим творчеством, скажет, что такое неоднозначное и противоречивое отношение и раньше было. Однако же, в песне «Земля» оно как бы выкристаллизовалось. Вот например, в первом куплете говорится:

Оружием, словом ли, все-таки буду

Сражаться за твой богоносный народ

 А затем во втором куплете совсем другие по смыслу строки:

Я тоже как ты этой верой изранен

В минуту сомнения, брат, вопроси:

Когда бы Спаситель пришел не в Израиль

Снискал бы Он славу свою на Руси?

 Легко ли жить с таким непростым, двойственным отношением к России? Или это только в творчестве умещается такое антиномическое отношение к России, а в жизни оно более однозначно?

 ВЖ: Противоречия, особенно в России – это нормально. А вспомни Гоголя, написавшего «Вечера на хуторе…» и вдруг потом «Выбранные места из переписки с друзьями»

Я тебе так скажу: песня «Земля» навеяна была тем, что стало очень модно петь песни «За Русь» и так далее. С одной стороны это хорошо, мол, люди понимают свою причастность к чему-то большому: к стране, к народу, к своей истории. Но по сути, это всё слова.

Я думаю, что много продуктивнее было бы, скажем, организовать субботник в лесу, чем кричать на каждом углу «ЯРУССКИЙ!».

Безусловно, быть русским это прекрасно, но надо и дела делать. Я говорю это не только кому-то там, а в первую очередь себе самому. Именно поэтому во втором куплете у лирического героя просыпается совесть, и он говорит:

— Да ладно, окстись!
Я сам разберусь.
Погибель за Русь
Принять – ………сь!
(хорошо! – прим.ред.)

 Постельный режим.

Военный режим.

Режим ожидания — тоже режим.

Вот так и живём:

Поём — не тужим,

В уютных постелях, мечтая, лежим,

 Пуская дымок

В родной потолок.

Но кто из нас в мыслях о смерти продрог? —

О смерти за Русь,

Которой клянусь,

Принять за которую смерть — не боюсь!

Художник, потому и художник, что он ставит вопрос, касающийся действительности, посредством художественного образа. В финале этого стихотворения поставлен определённый вопрос, уж не знаю, насколько он актуален, но меня этот вопрос глубоко интересовал, в ту пору, когда писал.

АК: А теперь для тебя этот вопрос закрыт или теперь он просто неинтересен?

ВЖ: Вовсе нет. Просто это тот вопрос, который нет возможности разрешить. Тем-то он, вероятно, и был для меня любопытен.

 АК: Понимаю тебя. Думаю, оставаться под огнем неразрешенного вопроса – это философская добродетель!

ВЖ: Отличная формулировка.

xRK5bpVAfYk

Часть III. Политически-идейная

 АК: Возвращаясь к теме «политики». Как думаешь, что нас ожидает  ближайшем будущем? В глобальной перспективе, так сказать…

ВЖ: У меня довольно пессимистические взгляды по этому вопросу. Вижу, происходит что-то нездоровое. И мне, признаться честно, уже становится плевать на то, что происходит в мире, поскольку в России становится всё труднее и труднее. Ещё находятся подонки, которые стараются раскачать и без того шатающуюся лодку. Конечно, хотелось бы верить в лучшее, но пока трудно. Особенно удручает падение уровня жизни, ибо ценовая политика в России становится всё более агрессивной – цифры растут со скоростью раковой опухоли.

А что касается народных волнений, — то мне бы очень не хотелось, чтоб наше общество, на примере ближайшего соседа, раскололось по швам. Я думаю, что сегодня, как никогда, нам необходимо единство. Как сказал Александр III: «У России нет друзей, кроме армии и флота!»

АК: А тебе не кажется, что общество и так уже сильно расколото? И притом расколото уже очень давно. Не могу не процитировать тебя же самого:

В России лишь сугробы,

Медведи, водка, вилы.

Всё только русофобы

Да славянофилы (из песни «Свобода слова» — прим. ред.)

 У нас, как ни крути, всегда были западники и славянофилы, либералы и консерваторы и т.д. И они спорили и в салонах, и на реальных полях сражений. В сегодняшней ситуации пока что баталии ограничиваются салонами (телевидением, интернетом). Но мне думается, что есть реальная опасность выхода этих баталий за пределы медийной реальности в реальность настоящую… Я согласен, конечно, что необходимо единство, но как его понимать? Единство идеологии, религии, нации? При любом варианте мы что-то теряем: идеологии у нас у всех разные (левые, правые, единороссы, другороссы, либералы и т.д), веры – тоже (православие, ислам и т.д.), не говоря уже о национальностях, вон их сколько в нашей России! Вот и получается, что когда мы говорим, что необходимо единство, то мы еще не знаем, что значит для нас, россиян, единство! Что думаешь по этому поводу?

ВЖ: Я думал об этом. Но убедился, что сегодня нет таких западников и либералов, как, например, Тургенев, Чернышевский, Герцен и прочие. Всё какая-то шелуха, типа Ксюши Собчак – это всё шмурдяк второй свежести. Так что я не вижу реальных диаметрально противоположных лагерей. Всё – от шоубиза! Единство у нас было. Была идея, к которой можно по-разному относиться, но она была впервые за долгую историю. Как бы то ни звучало, но это была социалистическая идея. Да, много издержек, но всё работало, и каждый человек чувствовал себя причастным к какой-то великой идее. И более того, — каждый советский гражданин чувствовал за собой огромную машину, которая обеспечивала ему самое главное – безопасность! Сумели же они за столь короткое время сработать это. Почему же мы не можем? А потому что нас за четверть века научили только одному – заработать на хлеб. И каждый, большинство думает только про это. Впрочем, люди не виноваты, ибо они поставлены были в такие условия. А сейчас у нас так —  кто будет думать про своего брата, когда в животе сухо?

 АК: Согласен, что не те уже западники, не те и славянофилы. Согласен и с тем, что на пустое брюхо ни наука, ни стройка не идет. Но с другой стороны – строили же ведь каналы и высотки с голодным брюхом, и научные открытия делали в лагерях — того же отца Павла Флоренского вспомнить можно, человек работал в совершенно невыносимых условиях. В наше время такого не представить уже, увы…

ВЖ: Этим занимались строгие ИДЕАЛИСТЫ, — они много отличаются от мещан, живущих хлебом, которых большинство. Ты думаешь все они читали «Хлеб и чтение» Андрея Платонова? А он в сей повести написал именно про это – про идеалиста, которому во что бы то ни стало нужно сработать электричество. Идеалистов не может быть много, но именно они и являются поводырями общества и его движущей силой. Максим Горький, не имея в доме свечи, читал книги у окна, отражая лунный свет на книжную страницу подносом. Их мало, жадных до знаний и открытий, людей.